Странная жизнь Ивана Осокина - Страница 4

Он медленно встает, точно ничего не видя вокруг себя, достает из стола револьвер, патроны, заряжает револьвер, кладет его в карман. Надевает пальто, шляпу. Гасит лампу и уходит.

ГЛАВА 5

У волшебника

Иван Осокин приходит к своему знакомому волшебнику.

Это - добрый волшебник, и у него всегда есть хороший коньяк и сигары.

Волшебник - сгорбленный старичок, ходит с палочкой. Очень острый и проницательный взгляд. Одет во все черное и в маленькой черной шапочке.

Большая комната заставлена книжными шкафами и странными аппаратами - ретортами, колбами всевозможных форм и величин, скелетами редких животных. На столе песочные часы. На спинке кресла волшебника спит большой черный кот.

Осокин с волшебником сидят у камина. Осокин сумрачен и смотрит в огонь. Когда он особенно глубоко задумывается, волшебник говорит:

- Милый друг, этому теперь уже нельзя помочь. Осокин вздрагивает и смотрит на волшебника:

- Откуда вы знаете, о чем я думал?

- Я всегда знаю, что вы думаете. Осокин ломает пальцы.

- Да, я знаю, что теперь помочь нельзя, - говорит он. - Но если бы только я мог вернуть несколько лет этого несчастного времени, которое уже не существует, вы же сами всегда говорите - вернуть все те возможности, которые мне давала жизнь и которые я бросал. Если бы я только мог…

Старик берет с большого стола песочные часы, встряхивает их, переворачивает, смотрит, пока бежит песок, и говорит:

- Все можно вернуть, все, - только и это не поможет.

Осокин, плохо слушая его, весь поглощенный своими мыслями, говорит:

- Если бы я только знал, если бы я только знал, к чему я приду? Но я так верил себе, верил в свои силы. Я хотел идти своим собственным путем, и я ничего не боялся и ни о чем не жалел. Я бросал все, чем дорожат люди, и ни разу не оглянулся назад. Но теперь я чувствую, что я отдал бы полжизни, чтобы вернуться назад и стать, как все.

Он встает и ходит по комнате. Старик сидит и смотрит на него, слегка кивая головой и улыбаясь. В его взгляде - усмешка и ирония, но не злобная, а полная понимания, сочувствия и сожаления, точно он хочет, но не может помочь.

- Я всегда надо всем смеялся, и мне даже нравилось, что я так ломал свою жизнь. Я чувствовал себя сильнее других. Меня ничто не могло сломать, ничто не могло заставить признать себя побежденным. Я и теперь не побежден. Только я больше не могу бороться. Я попал в какую-то трясину. Я не могу сделать ни одного движения. Вы понимаете меня. Я должен сидеть и смотреть, как меня засасывает.

Старик сидит и смотрит на него.

- Почему это так вышло? - спрашивает он.

- Почему? Вы прекрасно знаете. Я очутился за бортом с того момента, как меня исключили из гимназии. Уже одно это изменило всю жизнь. Поэтому я теперь какой-то чужой для всего. Возьмите всех моих товарищей: кто кончает университет, кто кончил, кто еще

студент. Но у них у всех определенная и твердая почва под ногами. Я жил в десять раз больше их, знаю, читал, видел в сто раз больше. И все-таки я такой человек, который нуждается в снисхождении. Я не понимаю их разговоров. Я - чужой. На прошлой неделе три глупые курсистки доказали мне, что мне нужно читать Маркса…

- И это все? - спрашивает старик.

- И все, и не все, У меня были другие шансы. Но все летело одно за другим. Первое все-таки самое важное. Как ужасно, что еще детьми или полудетьми мы можем делать то, что отражается на всей жизни, меняет всю дальнейшую жизнь. Ведь то, что я сделал в гимназии, была простая шалость, от скуки. И если бы я знал и понимал, что будет дальше, разве я сделал бы это?

Старик утвердительно кивает головой.

- Сделали бы, - говорит он.

- Никогда. Старик смеется.

Осокин ходит по комнате, останавливается, говорит опять:

- Потом дальше. Зачем я поссорился с дядей? Старик был искренне расположен ко мне, но я точно нарочно дразнил его и по целым дням пропадал в лесу с его воспитанницей. Правда, Танечка была необыкновенно милая, и мне было шестнадцать лет, и мы так удивительно хорошо целовались с ней, и во всем этом было что-то очень солнечное. Но старик смертельно обиделся, когда поймал нас в столовой. К чему все это было? Если бы я знал, что из этого выйдет, разве бы я не остановился?

Старик смеется:

- Вы знали.

Осокин стоит со смеющимся лицом, точно видя что-то вдали или вспоминая.

- Может быть, и знал, - говорит он, - только это казалось так увлекательно тогда. Но, конечно, этого не следовало делать. И если бы я точно знал, разумеется, я держался бы подальше от Танечки.

- Вы совершенно ясно знали, - произносит старик. - Подумайте и вы увидите.

- Ну, конечно, нет, - отвечает Осокин. - Ведь вся беда именно в том, что мы не знаем вперед. Если бы мы знали наверное, что выйдет из наших поступков, разве бы мы стали делать все, что делаем?

- Вы всегда знаете, - говорит старик, пристально взглядывая на Осокина.

Тот задумывается, и на его лицо набегает тень.

- Может быть, я иногда и правда предвидел события, - соглашается он, - но ведь нельзя же это считать правилом?.. Я всегда как-то иначе подходил к жизни, чем другие.

Старик улыбается.

- И потом, - продолжает Осокин, - даже если я знал все, что выйдет, зачем же я делал так? Возьмите эту историк) в юнкерском училище. Я сознаю, что мне было трудно там, потому что я не привык к дисциплине. Но ведь это же пустяки! Я мог заставить себя. И все уже налаживалось, и оставалось очень недолго до окончания. Как вдруг, точно нарочно, я начал опаздывать, возвращаясь из отпуска. Раз, два, наконец, мне говорят, что меня исключат, если я еще раз опоздаю. Два воскресенья после этого я являюсь аккуратно, а в следующий раз не являюсь совсем и… Ну да что тут рассказывать, в результате меня исключают. Ведь я же не знал этого.