Потом, когда видят, что это не помогает, вас начинают убеждать и уговаривать. И им искренне кажется, что вы не приходите в восторг только потому, что недостаточно почувствовали, как они все хорошо и прекрасно придумали. Ну вот, а потом, когда вы все-таки не приняли, с благодарностью, великодушных планов на ваш счет, вам начинают ставить на вид какие-нибудь ваши собственные слова, которые вы совсем забыли и которые совсем не то значили, и доказывают при этом, что идея всех планов, собственно, ваша идея, что вы сами подали эту мысль, и тому подобное, и тому подобное. Нет, это ужасно.
- По-видимому, у вас была большая практика.
- Увы, - смеется она.
- Ну а вы сами всегда были так холодны?
- Почему это вас интересует?
- Ну просто так: «скажи.мне, кого ты любишь, и я скажу тебе, кто ты».
- Да, это правда. Ну, скажите мне, кто я. Я вам расскажу три моих главных увлечения. Первое - один кардинал. Не удивляйтесь. Он был удивительно-удивительно добрый старик. Право, я уверена, что у него совсем не было грехов. И он меня благословлял вот так…
Она показывает.
- Вторая моя любовь - один маленький лорд. Ему было лет четырнадцать или пятнадцать. Это был прелестный мальчик с голубыми глазами, и волосы у него были совершенно как золото, целая волна, и нежная, нежная кожа. Он мне так нравился, что раз я его поцеловала. Он был страшно обижен и сконфужен. А потом, когда я ему объяснила, что я его поцеловала не как маленького, а как большого, он сделался необыкновенно горд, и мы решили, что он женится на мне, когда ему исполнится двадцать один год. И у нас были очаровательные свидания в беседке над морем по вечерам, а днем он ходил за мной, как собачка. Мне было тогда лет девятнадцать. К сожалению, его скоро увезли
куда- то. А третья моя любовь -араб в Алжире. Если бы только вы видели, как он сидел на лошади. Он был офицер французской туземной кавалерии, спаг. И у него были необыкновенные агатовые глаза и черная борода. Он мне предлагал перейти в мусульманство и стать его женой. Он был шейх, и у него уже были три жены, так что я была бы четвертой. И мне очень не хотелось уезжать оттуда. Я ничего не боюсь, и я с удовольствием осталась бы, если бы можно было и остаться и уехать. Вы понимаете это?
- Вполне, - говорит Осокин. - Самое отвратительное в жизни, что всегда приходится выбирать: или то или другое, а вся соль в том, что нужно иметь и то и другое, потому что одно без другого ничего не стоит. Ведь правда? Я понимаю, что может быть очень интересно перейти в мусульманство и стать четвертой женой арабского шейха. Но нужно, чтобы при этом можно было не пропустить карнавал в Риме или сезон в Париже. Иначе, одно без другого, было бы уже чересчур добродетельно.
- Ну, конечно, - соглашается она. - Вот вы это понимаете, а вообще ведь этого никто не понимает, а по-моему, это так ясно.
- И я понимаю еще другое, - произносит Осокин.
- Что именно?
- Насколько трудно встретить мужчину, которым можно бы было увлечься и стоило бы увлечься? По-моему, интересных женщин больше, чем интересных мужчин. Я часто думаю, что если бы я был женщиной, мне было бы очень трудно найти мужчину, который мог бы меня увлечь. И я вполне понимаю вас и думаю, что я влюбился бы или в кардинала, или в маленького лорда, или в арабского шейха, или во всех вместе.
- Почему это так?
- Я не знаю. Но у меня такое ощущение. Из всех мужчин, которых я знаю, я не мог бы увлечься ни одним. Я даже иногда думаю, что если бы у меня была
сестра, я не мог бы пожелать ей в мужья ни одного из моих товарищей или знакомых.
- Как это странно, - смеется она, - обыкновенно мужчины всегда так уверены в превосходстве мужчин.
- Ну нет. Я считаю женщин высшей кастой сравнительно с мужчинами. И это совершенно понятно: целыми тысячелетиями женщины были в привилегированном положении.
- В привилегированном положении?.. Воображаю, что бы сказали вам мои две приятельницы англичанки мисс Сайке и мисс Ууд. Они так глубоко убеждены, что женщины порабощены мужчинами и только самое последнее время начинают отвоевывать свою свободу.
- Представляю себе, что сказали бы мисс Сайке и мисс Ууд, но я все-таки буду настаивать на своем. Женщины занимают привилегированное место в жизни. Возьмите уже одно то, что они не участвуют в войнах и имеют сравнительно мало отношения к государственным делам. Насколько одно это делает женщину свободнее мужчины. Но, конечно, есть разные женщины. Я говорю только о настоящих женщинах, бесполых существ это не касается. Но не заключите из этого, что я очень в восторге от женщин, - смеясь, прибавляет Осокин, - по-моему им недостает чутья. Они плохо ищут того настоящего мужчину, который им нужен, слишком легко идут на компромиссы… Понимаете, перед женщинами и их чутьем, их инстинктом стоит огромная задача отбора. Но они плохо выполняют эту задачу, примиряются, соглашаясь на слишком плохих мужчин. Главный грех женщины - она недостаточно требовательна, а часто совсем нетребовательна.
- Мне многое нравится из того, что вы говорите, хотя я еще должна подумать, - говорит Зинаида. - Ну, а каких вы женщин встречали, требовательных или нетребовательных?
- Мне кажется, я не встречал ни одной достаточно требовательной, - отвечает Осокин.
- И вы хотели бы встретить?
- Очень.
- Это мне совсем нравится, - говорит она, - и я согласна с вами, что женщины чересчур мало требовательны, они отдают себя всегда слишком дешево.
- Это - опасные слова, - смеется Осокин, - их слишком легко понять неправильно. Ведь я говорю не с точки зрения практических интересов женщины. Если женщина требовательна для себя, это банально, в чем бы такая требовательность ни выражалась, и такой требовательности сколько угодно. Я говорю совсем о другой. Женщина недостаточно требовательна к мужчинам для него самого.