Странная жизнь Ивана Осокина - Страница 10

- Если будешь себя вести так же, как сегодня, - бить Роберта по физиономии подушкой и получать по колу в день, - то, наверно, станешь хитровцем, или каким-нибудь стрелочником устрою.

- Посмотрим, - отвечает Осокин.

- Да тут и смотреть нечего. Ясно как день, что гимназии ты не кончишь.

- Почему ты так уверенно говоришь?

- Да потому, что ты совсем не занимаешься, а только хулиганишь.

- Скучно очень, - вздыхает Осокин. - Но все-таки я решил заниматься. Ни за что на свете на второй год не останусь.

Соколов смеется.

- Который раз я это слышу? Вот уже два месяца ты собираешься начать заниматься. А ну, скажи, что задано по-гречески?

- Зубрила, - говорит, смеясь, Осокин. - А ты знаешь, что у тебя будет рыжая борода?

- Ну, вот еще, ври больше. Откуда у меня появится рыжая борода, у меня волосы совсем черные.

- Да, рыжая борода, и ты будешь адвокатом, я это во сне видел.

- Пойдем вниз, - предлагает Соколов. Они оба уходят.

Через несколько дней. Вечерняя репетиция в гимназии. Ряды парт. За открытой, дверью - репетиция младших. Горят лампы. Гимназисты готовят уроки. Осокин составил себе программу занятий и повторяет латинскую грамматику. Прочитав страницу, он закрывает книгу, и смотря перед собой, повторяет:

- Cupio, desidero, opto, volo, appeto… Черт, что значит appeto?

Он смотрит в книгу.

- Ах да… Ну, так вот - volo, nolo, appeto, posco, postulo, impetro, adipiscor, imperior, prestolor… prestolor - опять забыл!

Он смотрит в книгу, потом зевает и отводит взгляд в сторону.

- Дьявольски скучно. Да, теперь я понимаю, почему тогда я не мог учиться. Выдумают такую глупость - зубрить голую грамматику. А ведь ту же латынь можно было бы сделать очень интересной. Идиоты! И сейчас мне это еще в десять раз скучнее, потому что я больше понимаю, как это глупо. Да, можно сказать, попал я в переделку. Но, тем не менее, это нужно преодолеть. Какое свинство, что теперь я три недели без отпуска! Как бы было интересно посмотреть Москву! Вот о чем я совсем не подумал, какие здесь тоска и скука. Я, кажется, ничего не могу делать. И что хуже всего, тогда была совершенно такая же тоска и такая же скука.

На репетиции младших, где сидит воспитатель, слышится шум, встают. Репетиция кончилась. К Осокину подходят два его товарища - Телехов и поляк Браховский.

- Приготовил уроки? - спрашивает, смеясь, Браховский.

- Приготовил.

- Врешь. Сейчас на тебя полчаса смотрел. Не понимаю даже, что ты делаешь. Ну, читал бы что-нибудь, понимаю. А то смотрит в книгу, урока не учит, это видно, страниц не поворачивает, уткнулся в одну точку и сидит.

Осокин с недоумением смотрит на Браховского, и в уме у него поднимается целый вихрь новых мыслей. Что дальше говорит Браховский, он уже не слышит.

- Я помню совершенно ясно, - вспоминает он, - как мы стояли здесь же и так же, и Браховский говорил то же самое, что не может понять, как я сижу и, ничего не видя, смотрю в книгу. Как легко, значит, попадать в старые «зарубки». Нет, все должно пойти по-другому.

- Боже мой! - восклицает он про себя. - Мне кажется, что и это уже было, я всегда собирался начать все по-другому!

Еще через несколько дней. Ночь. Спальня в гимназии. Осокин лежит на жесткой кровати под красным одеялом. Слабый свет приспущенной лампы из другого отделения.

- Я ничего не понимаю, - думает Осокин. - Сейчас мне все кажется сном - и то и это. И я хотел бы проснуться и от того и от другого. Я хотел бы очутиться где-нибудь на юге, чтобы было море, и солнце, и свобода. И чтобы ни о чем не думать, ничего не ждать, ничего не вспоминать. Но вот что странно: волшебник сказал, что я буду помнить все, пока не захочу забыть. А я уже сейчас хочу забыть… И мне кажется, что за эти дни я уже много забыл. Я не могу, мне слишком тяжело думать о Зинаиде. Может быть, и она сон? Но ведь я же был там, в будущем, а то, что происходит сегодня, было прошлым. Сегодня - наоборот: мое прошлое то, что было тогда. И больше всего меня удивляет, что я воспринимаю это спокойно и даже не особенно удивляюсь, точно так и должно быть. Может быть, мы все необыкновенное воспринимаем так. Сколько не удивляйся, ничего не переменится. И мы начинаем делать вид, что это совсем не кажется нам удивительным. Когда умерла бабушка, я думал -какая удивительная, необыкновенная вещь - смерть. Но разве мы понимаем, что такое смерть? Я помню, тогда на похоронах, думал, что если бы вдруг все люди исчезли и остался только один человек, то один день ему это казалось бы страшным и удивительным, а на другой день он уже думал бы, что, вероятно, так и должно быть… Как страшно очутиться опять в гимназии! Я помню эти дыхания, точно маятники в часовом магазине. Помню, что и тогда я часто не спал по ночам и так же слушал. Что все это значит? Как бы я хотел понять, что это значит!

ГЛАВА 4

Сон

Осокин спит и во сне видит себя в гимназии. После уроков в свободное время, когда они с Соколовым ходят по гимнастическому залу и о чем-то разговаривают, его вдруг зовут в приемную.

Иногда мать заезжает к нему в это время. И он идет по лестнице и потом по длинным коридорам, не ожидая ничего особенного.

Но в приемной он видит совершенно незнакомую и очень нарядно одетую молодую даму или барышню и сконфуженно останавливается, сразу необыкновенно сильно ощущая свою замазанную чернилами парусиновую блузу и торчащие вихры на затылке и вообще весь «пансионерский» вид.

Очевидно, его вызвали по ошибке вместо кого-нибудь другого. Но эта барышня смотрит на него, смеется и протягивает ему маленькую ручку в желтой замшевой перчатке.

- Боже мой, какой большой стал, - говорит она. - А что же ты, меня не узнаешь?