Странная жизнь Ивана Осокина - Страница 8

- Нет, только не это! Ведь я же от этого убежал. Все равно - сон это или не сон, я о том не могу думать. Но о чем же мне думать? Все скверно - и здесь и там. Нет, так невозможно. Нужно найти что-нибудь, на чем остановить мысль. А то уж слишком тяжело. Думать о чем-нибудь другом! Кто был у меня вчера? Ступицын, да. Воображаю, как бы он стал хохотать, если бы я рассказал ему, что волшебник вернул меня опять в гимназию. Пожалуй, худшего наказания ни для кого не придумать. А кстати, ведь Ступицын тоже должен быть здесь, только он приходящий. Интересно было бы его увидать. Но что же делать? Сон это или не сон, но стоять «под часами» я не хочу. Если я и вернулся в гимназию, то совсем не для этого. Ужасно странный сон, какой-то кошмар, бред! Может быть, я болен, может быть, у меня тиф? Странно, что я так связно рассуждаю, но, говорят,

это бывает. Когда же начался этот бред? Я помню, Ступицын говорил вчера, что у меня дурной вид. Потом я пошел на почту и встретил Крутицкого. Он мне сказал про Зинаиду… Вот с этого все и началось. Может быть, этого не было? Может быть, я совсем не ходил на почту и не встречал его? Может быть, это - бред, и Зинаида замуж не выходит? Вероятно, мне сделалось дурно, когда ушел Ступицын, и я лежу у себя и брежу, и не могу проснуться. Пожалуй, это вернее всего. Тогда вот что, если это правда - а иначе, кажется, не может быть, - я, как только поправлюсь, еду в Крым - хоть зайцем, на буфере, как угодно, только поеду. Может быть, это не тиф, может быть, это просто нервная лихорадка.

Мимо него проходит дядька Прокофий, тоже из старых солдат, и, ухмыляясь, кивает ему.

- Попался, брат Осокин. Чего это вы подрались-то? Осокин сначала не понимает его, но потом невольно отвечает «за гимназиста»:

- Да мы не дрались, я ему только локтем попал нечаянно.

Прокофий качает головой.

- Ловко попал. Текла, текла кровь-то из носу. Насилу уняли. Уж ему все говорили: держи нос кверху. А теперь нос-то синий и распух во как!

- Да я нечаянно, - оправдывается Осокин, переступая с ноги на ногу.

- Ну да, а Роберту Карлычу подушкой в морду тоже нечаянно залепил? Погоди, вот тебе Адольф Францыч пропишет.

Прокофий машет рукой и идет в спальню.

Нить мыслей Осокина прерывается.

- Я не могу понять, кто же я сейчас? - думает он. - Гимназист или взрослый человек? Да ведь это повторение до мельчайших подробностей того, что было! Но ведь, если я вернулся назад, то не для этого же… А если это сон, то почему он такой длинный? Сколько раз я раньше видел во сне гимназию. Всегда это было ужасно смешно.

Я помню, в Париже видел во сне, что я опять поступил в гимназию. Вот совершенно так же все и было, как сейчас. И я помню, мне куда-то нужно было идти и я попросился у Францыча, а он не пускал меня. Я ему говорю, мне нужно на лекцию, Адольф Францыч, а он отвечает: «Мина это не касается. Если ви наступили в гимназию, ви обязаны подчиняться всем правилам». Значит, теперь опять с Францычем объясняться. Но, черт возьми, все-таки нужно признать, что получается очень забавно, только нужно постараться не забыть этот сон. А то все самое интересное всегда забывается. И вот тема для стихов - где кончается сон и где начинается реальность? Совершенно невозможно определить. Думаешь, что это действительность, а оказывается сон. Однако любопытно, долго он будет тянуться или нет? Если бы наверное знать, что долго, можно было бы повернуть сон по своему желанию. Сколько можно увидать! Ну, подумаем, что бы я хотел увидать. Маму?

Осокин мысленно останавливается, и ему делается страшно.

- Боже мой, но ведь она же умерла! Я помню ее похороны. Как же я буду смотреть на нее? Я все время буду думать о том, что видел ее мертвой. Я, помню, и тогда, в гимназии, думал: придет момент, когда мама умрет, что я буду делать? И потом она на самом деле умерла. А я продолжал жить. Самое ужасное, что мы со всем примиряемся. Но, Боже, как бы я хотел ее сейчас увидать! Почему такой глупый сон? Почему я вижу немца, Прокофия, почему я не вижу ее? Вот странное ощущение! Это совершенно, совершенно то же самое, что постоянно бывало в гимназии… Я помню, как тогда у меня мелькала мысль, что мама может умереть, и мне безумно хотелось ее увидеть сейчас же, сию минуту, и быть дома, сидеть с ней, разговаривать. И теперь то же самое. Я не знаю, чего бы я не отдал сейчас, чтобы увидать ее. Но меня еще без отпуска оставят. Что за глупости? Зачем я думаю об этом?

Я не могу от этого зависеть. Я хочу увидеть ее, я должен! Боже мой, как меня мучило тогда, что меня оставляют без отпуска. Ведь эти толстокожие животные не понимают, что значит просидеть здесь неделю и не иметь возможности пойти домой в субботу. Ведь только этим и можно жить. Но как теперь сделать, чтобы увидеть маму? Это и страшно и необходимо. Как же я буду смотреть на нее теперь, говорить с ней и при этом вспоминать ее похороны? Вот теперь я понимаю, почему она всегда вызывала у меня какую-то жалость. Это было предчувствие.

Осокин задумывается.

- У меня не укладывается это в голове, - говорит он, оглядываясь кругом. - Я хочу понять, что это - сон или нет?

ГЛАВА 3

Прошлое

Гимназия. Осокина зовут к инспектору. Толстый чех, Адольф Францевич, отчитывает его. Осокин что-то пытается объяснить ему, но тот ничего не хочет слушать и угрожает самыми страшными наказаниями. В результате за всю совокупность совершенных утром преступлений Осокин оставлен без отпуска на три воскресенья.

Начинаются уроки. Осокин не знает даже, что задано. Единица по греческому. Другие уроки проходят благополучно, его не спрашивают. Осокин сидит и ходит в каком-то оцепенении. Ему одинаково тяжело думать о себе как о взрослом, потому что тогда все его мысли занимает Зинаида, и как о гимназисте, потому что тогда он думает о матери и ее скорой смерти. Чтобы не думать ни о том ни о другом, он старается занять свой ум фантастическими мечтами. Эти мечты называются «Путешествие в Океаниду».