Странная жизнь Ивана Осокина - Страница 15

Его воображение живо рисует картину, как он вечером сидит с матерью и готовит уроки. Ему делается тепло на душе и приятно. В этом настроении он выходит из комнаты.

Осокин пьет чай с матерью. Она обижена и молчит. Ему досадно, что она не понимает его решения серьезно начать заниматься и придает значение тому, что он сегодня не пошел в гимназию. Он тоже надувается и молчит. Мать, не говоря ни слова, выходит из столовой. Осокин чувствует себя оскорбленным. Ему так много хотелось сказать ей, а она всегда в таких случаях отгораживается от него. На душе у него нехорошо, он чувствует, что сегодняшнее отсутствие в гимназии ему даром не пройдет. Начинать делать что-нибудь, читать или просто думать, тем более заниматься уроками сейчас совершенно не хочется.

Некоторое время он стоит у окна и потом с решительным видом направляется к двери.

- Пройдусь немного, - говорит он себе. - Потом приду и буду заниматься.

Ему кажется необыкновенно заманчивым видеть сейчас московские улицы. Во-первых, в необычное время, в будни, все кажется другим, а потом теперь все, даже хорошо знакомые, места говорят о прошлом, о том, что было когда-то раньше, все полны странных, волнующих воспоминаний.

Осокин приходит домой к завтраку.

- Приезжал из гимназии учитель, - говорит ему горничная, - с барыней говорил. Очень сердится. У Осокина падает сердце.

- Как я мог забыть? Инспектор прислал воспитателя. Ну, конечно! И он даже не застал меня дома. Я помню, что это именно так и было. Теперь начнется история… Интересно, что мама сказала ему?

Входит его мать. У нее очень расстроенный вид.

- Ваня, здесь был воспитатель из гимназии. И я даже не знала, что тебя нет дома. И не знала, что сказать ему. Придумывала что-то, говорила, что тебя всю ночь мучили зубы и что, вероятно, ты уехал к зубному врачу. Но это все вышло очень нескладно. Он сказал, чтобы ты сейчас же, как придешь домой, ехал в гимназию и привез свидетельство от зубного врача. Иначе они непременно пошлют к нему. Мне все так неприятно, я не умею врать. Этот воспитатель совсем, как сыщик, допрашивал меня, когда ты лег, когда тывстал, к какому врачу поехал. Зачем ты меня ставишь в такое положение? И что теперь ты будешь делать?

Осокин чувствует и жалость к ней, и раскаяние, и стыд, а больше всего ужас перед тем, что все начинает идти совершенно так же, как было раньше, точно медленно поворачивается колесо какой-то страшной машины, - колесо, к которому он привязан, которого он не может ни остановить, ни задержать. Да, все это было!

Он вспоминает мельчайшие детали, слова матери, выражение ее лица, замерзшие стекла в окне. И не знает, что ответить.

- Я хотел поговорить с тобой, мама, - произносит он наконец, с каким-то холодом в душе сознавая, что повторяет свои собственные прежние слова. - Я больше не могу жить в пансионе. И сегодня я не пойду в гимназию. Тебе придется поехать к директору и поговорить с ним. Пускай они сделают меня приходящим. Я три воскресенья сидел без отпуска и четыре недели не выходил на воздух. Воспитателям лень гулять с пансионерами, и они отговариваются дурной погодой. И каждый думает только о себе, не понимает, что и другие делают то же самое. Скажи это директору. Это безобразие. Я больше не могу этого выносить.

- Ах, Ваня, - говорит мать, - конечно, я всегда хотела сама, чтобы ты жил дома. Но ты понимаешь, что ведь если я возьму тебя из пансиона, ты потеряешь право на казенное содержание. Назад уже нельзя поступить. А подумай, если я вдруг умру, что ты будешь делать? Я хотела бы, чтобы ты еще год или два побыл в пансионе.

- Я не хочу думать, что ты можешь умереть. И ты не можешь умереть. А в пансионе я больше не могу оставаться. Пускай лучше пропадает казенное содержание. Но я не могу.

Они долго говорят с матерью, и потом она уезжает.

Осокин остается.

- Это ужасно, - говорит он сам с собой. - Неужели волшебник прав? Неужели я ничего не могу изменить?

Пока все идет, как часы, точно заведенное. Даже страшно делается! Но ведь этого же не может быть! Ведь я же не гимназист на самом деле. Ведь я же взрослый человек. Почему же я не могу справиться с жизнью и с делами гимназиста? Это смешно! Нужно взять себя в руки и заставить работать и думать о будущем. А пока это все даже к лучшему. Я буду приходящим. Я знаю, что все устроится. Ну, а тогда будет легче. Буду читать, буду рисовать, буду писать. Нужно стараться ничего не забыть. Ну, как мой английский? Как начинается эта сказка Стивенсона? «The King of Duntree had a daughter…» Нет, не «Duntree», a «Duntrine». - «The King of Duntrine had a daughter»… Как же дальше?

Он долго думает.

- Не могу вспомнить. Но я вспомню или нужно достать ее и прочитать. Ну как же все-таки… Нет, не помню. Странно! Тогда, три недели тому назад, я всю сказку помнил, а теперь уже забыл. Нужно читать по-английски. Чтобы мама не удивилась, я скажу, что хочу учиться английскому. Куплю себе какой-нибудь самоучитель и выучусь. Но, главное, нужно заниматься этой гимназической учебой. Я ни за что не хочу остаться на второй год. Если не останусь, это будет значить, что я кончу гимназию. Когда перейду в пятый класс, это будет для меня признаком того, что я что-то начал менять к лучшему. Я помню, что тогда я застрял в четвертом классе…

ГЛАВА 8

Действительность и сказка

Через год. Гимнастический зал в гимназии во время большой перемены. У окна стоят Осокин и Соколов. Осокин остался в четвертом классе, и Соколов догнал его.

- Что у тебя опять с немцем вышло? - спрашивает Соколов. - Я не понял.

- Да ничего особенного. Идиоты они все. Я читал во время урока «Основы психологии» Спенсера. Он у меня вытащил книгу из стола и сказал, что не отдаст. Книга из библиотеки, у меня залог пропадет. Я и сказал, что это свинство. Ну он, конечно, пошел и нафискалил директору, что я его свиньей назвал. А у меня «тройка» по поведению с прошлого года. Сегодня будет совет, и черт их знает, что они там решат.