- Она или не она? Нет, кажется, не она. Я узнал бы ее. Но, может быть, и она. Во всяком случае - похожа.
Он оборачивается еще раз.
Дама замечает его и удивленно смотрит. Осокин краснеет и идет быстрее, больше не оборачиваясь.
- Черт, как глупо! Гимназист, который заглядывается на девчонку! Это совсем и не она. Но почему такой удивленно-вопросительный взгляд у дамы? Как все нелепо, люди всегда объясняют все по-своему. Ну, разве она могла знать, зачем я обернулся? Глупо! Но интересно, кто же это был. Жалко, я не рассмотрел этой дамы. Может быть, это ее мать. Только, кажется, нет.
Он останавливается на углу переулка.
- Ну, и что же дальше? Пока что я веду себя как самый обыкновенный гимназист. И ничего лучшего не могу придумать. Ходить взад и вперед по переулку тоже глупо, да и холодно. И потом, тоже нехорошо, если меня заметят. Будут говорить: «Мы видели вас, вы всегда по нашему переулку ходили, а зачем?» Нет, уйду. Все-таки я знаю теперь, где они живут. Нужно спросить у кадетов про Мишку.
Он поворачивает за угол.
Дома. Воскресенье. Вечер. Осокин со своей матерью сидят у чайного стола. Она читает, он смотрит на нее и думает, что она скоро может умереть. Перед ним совершенно ясно вырисовываются картины ее похорон в морозный солнечный день. Ему: холодно и жутко на душе от этих мыслей, и страшно за нее, и безумно жалко ее.
Мать Осокина кладет книгу и поднимает на него глаза.
- Ты приготовил уроки, Ваня?
Этот вопрос застигает Осокина врасплох. Об уроках он совсем забыл, все его мысли так далеко от этого. И теперь вопрос матери кажется ему скучным, мелким и раздражает его.
- Ах, мама! - говорит он с упреком, - ты все про эти уроки! Успею еще. Я думал совсем о другом. Она улыбается.
- Это я знаю, что ты думал о другом. А только тебе самому же будет завтра неприятно идти в гимназию с не выученными уроками. А если будешь сидеть ночью, не проснешься утром.
Осокин чувствует, что она права. Но ему жалко оставлять свои печальные мысли, в них есть что-то затягивающее. А слова матери говорят о земном, об обыкновенном, о будничном. А, кроме того, ему просто хочется забыть, что он гимназист, что есть какие-то учебники, уроки, гимназия. Ему хотелось бы, чтобы мать поняла его мысли, поняла, как ему жалко ее, как он любит ее, как ему странно теперь, что он мог когда-то примириться заранее с ее смертью. Он чувствует, что рассказать ей ничего не может, - все это слишком фантастично, даже ему самому кажется похожим на его обычные сны наяву. В самом деле, как рассказать про волшебника, про свою прежнюю жизнь, из которой он вернулся? Как передать ей, почему один вид ее вызывает в нем такую безумную жалость и боль? Ему хочется найти какую-нибудь форму, в которой можно было бы это рассказать, хотя бы и не прямо.
Но слова матери мешают ему думать об этом, а заставляют думать о том, о чем он не хочет.
- Ах, мама! - отвечает он. - Ты все про это. Ну, не буду знать уроков, ну, не пойду в гимназию. Стоит ли об этом говорить?
Он раздражается и начинает терять ощущение той, другой жизни, из которой смотрел на эту. Сказать что-нибудь матери о том, что его волнует, делается еще труднее, и в нем поднимается раздражение против нее, и хочется сказать что-нибудь неприятное, хотя в то же время ему по-прежнему до боли жаль ее.
- Я завтра не пойду в гимназию, - заявляет он.
- Почему? - удивленно и испуганно спрашивает мать.
- Так, не знаю, у меня голова болит, - говорит он готовую гимназическую фразу. - Я хочу просто побыть дома и подумать. Я не могу так долго быть среди идиотов. Если бы не было этого дурацкого наказания - оставления без отпуска, я бы не захотел быть дома, а так я не могу. Посадят опять на две или три недели…
- Как хочешь, - говорит мать, - только смотри, ты совсем испортишь там отношения. Если теперь ты не придешь из отпуска, они воспримут это как вызов с твоей стороны. Но делай, как сам хочешь. Ты знаешь, я в твои дела не вмешиваюсь.
Осокин чувствует, что мать права, и это еще больше злит его. Вся эта реальная правда жизни и необходимость думать о ней отвлекают его от его печали, от странных ощущений двух жизней, от волнующих воспоминаний о прошлом и будущем. О настоящем ему не хочется думать, а хочется убежать от него.
- Я не пойду завтра, - теперь уже из упрямства повторяет он, хотя чувствует, что это очень неприятно матери, и понимает, что поступает вразрез своим собственным решениям строить жизнь по-новому.
- Ну, последний раз, - говорит он себе. - Завтра я все обдумаю, мне надо побыть день дома. Гимназия никуда не уйдет. Потом я начну заниматься.
Ему хочется вернуться к своим мыслям.
- Знаешь, мам, а мне кажется, что я уже жил на земле. И ты была такая же, и я такой же, и много было всего другого, похожего. Мне часто кажется, что я могу все вспомнить и рассказать тебе.
- И ты так же не любил меня и старался мне всегда сделать неприятное? - спрашивает мать.
Осокин сначала даже не понимает ее и удивленно смотрит, до такой степени ее слова не гармонируют с тем, что он чувствует. Потом он догадывается, что она обижена на него за то, что он не готовит уроков и не хочет идти в гимназию. Ему и странно и скучно возражать. Он чувствует, что мать сейчас вся в этой жизни, и он не знает, как передать ей ощущение другой. Ему делается еще более грустно и тяжело от того, что она не может понять его.
- Ты все про это, мама, - говорит он. - Ну, хочешь, я пойду в гимназию.
Он говорит это нехотя и в душе знает, что не пойдет. Мысль - не пойти в гимназию - всегда имеет такую силу, что стоит ее один раз допустить, и она уже побеждает все остальное.